драбблотерапия-3

серия драбблов
название: От и до
фандом: СПН
пейринг: Дин/Сэм
саммари: дни рождения

первая часть от нуля до десяти лежит здесь
вторая часть от одиннадцати до двадцати лежит здесь

двадцать один

двадцать один

Нечасто, однако, даже при их работе заносит в такие ебеня. Снег второго мая! Специальные заграждения от медведей на мусорных баках! Легкомоторные самолеты вместо автомобилей! Как тут вообще люди выжить ухитряются? Для них же занюханный Анкоридж – центр цивилизации. Господи, ну и дыра! Главное, не обмолвиться об этом при местных, они тут все такие патриоты, мама не горюй!
Дин стоит у окна, сжимая в кулаке мобильный. За окном валит снег, засыпая хилую, едва пробившуюся травку.
А в Калифорнии уже практически лето. Студенты шастают в шортах и майках. Интересно, у Сэма есть шорты? Дин представляет братишкины журавлиные конечности, торчащие из широких джинсовых штанин, и невольно улыбается. В прошлом месяце Дин заезжал в Пало-Альто посмотреть на Сэма. Издали, конечно. Просто вдруг так соскучился, что гнал шесть часов из Огайо, чтобы только увидеть.
Сэмми тогда был не в шортах, и даже не в джинсах, а в каких-то пижонских светло-бежевых брючках и белой майке с воротничком. По нему и не скажешь, что вырос он в мотельных номерах и на заднем сидении Импалы, а не в элегантном старинном особняке в Новой Англии. И девушку себе нашел что надо. Дин усмехается. Высокая породистая блондинка, они с Сэмом очень красиво смотрятся вместе.
Дин оглядывается на кровать, где спит девица, которую он снял вчера в баре. Она тоже ничего, правда шириной плеч может поспорить с самим Дином, и после секса болтала об охоте на медведя с такой же легкостью, с какой другие девчонки обсуждают любимые бойз-бэнды и моду на купальники. А в постели, кстати, ничего особенного…
Дин пытается вспомнить девушек, которые запомнились ему в сексе. «Сэмми был лучше всех», - коварно подсказывает память. И правда, так как с Сэмом не было ни с кем. Пару раз возникало ощущение: вот оно, настоящее. Но проходили неделя- две, и иллюзия рассеивалась. В одноразовом сексе каждый играет сам за себя, главное – получить свою долю удовольствия. С Сэмом все было с точностью наоборот. Там главным являлось не получить, а доставить. И это не повторялось больше.
Вчерашняя подружка возится, переворачиваясь на другой бок, а Дин зажмуривает глаза. Ему хочется перенестись на несколько лет назад. Чтобы был другой город и другой мотель, и в постели шебуршился Сэмми, не зная, куда пристроить свой утренний стояк. И Дин сначала бы над ним постебался, доводя почти до слез, а потом забрался бы под одеяло и своим ртом и руками довел бы до его до оргазма. И потом бы они валялись в кровати, лениво целовались, трогали бы друг друга даже не для того, чтобы возбудиться, а просто потому, что это приятно…
Дин сильнее зажмуривается, чтобы ни одна слезинка не просочилась из закрытых глаз. Черт побери, почему же это так больно?
Терпеть дальше нет сил. Пусть это будет автоответчик, хотя бы услышать голос… Дин набрасывает куртку и выходит за дверь. Снаружи холодный влажный воздух остужает лицо, но в груди по-прежнему горячо и тесно. Дин набирает номер, не внесенный в телефонную книгу, но давно выученный до последней цифры. Пока идет соединение, он пережидает тишину в трубке. А потом, еще до того, как отзвучал первый гудок, он слышит: «Дин?!» И в голосе Сэма надежда и ожидание. «Да, это я, Сэмми», - отвечает Дин. И Сэм облегченно и радостно выдыхает: «Дииин…»

двадцать два

двадцать два

- Бинокль, - одними губами говорит отец и, не глядя, протягивает руку.
Дин послушно вкладывает в нее оптику. Восемнадцать часов в засаде! Хочется размять ноги, жрать и спать. Но папа уверен, что тварь явится в свое гнездо именно в эти сутки, поэтому нельзя отлучаться и ослаблять внимание. Снова выслеживать эту гадину целых три месяца совсем не улыбается. Дин незаметно потягивается. То есть, это он думает, что незаметно, но у отца, видимо, глаза на затылке.
- Потише, Дин! – шипит он. – Спугнешь.
Сидеть с ним в засаде невыносимо скучно. Дин не знает, почему так. С Сэмми не было. Нет, они не болтали, и не трахались, соблюдали все правила. Правда, во время слишком долгой, такой как сегодня, засады позволяли друг другу подремать по очереди. Дин любил эти моменты. Было в них что-то такое непередаваемо-интимное. Будто тайна одна на двоих. Момент наивысшего доверия. Один брат спит, а второй охраняет его сон.
Дин даже представить не может, чтобы отец заснул в засаде. Это не про Джона Винчестера. А вот Сэм Винчестер мог. Скукоживал свое длинное тело, пристраивал ноги, уминал скомканную куртку между плечом и ухом, приваливался к дверце и вырубался. Дина всегда поражала и умиляла его способность мгновенно засыпать. Закрыл глаза: и будто штепсель из розетки выдернули.
Сам Дин укладывался по другому. Ему всегда нравилась близость, поэтому он любил положить голову Сэму на бедро. Так, чтобы чувствовать щекой тепло тела, ощущать от его джинсов запах стирального порошка, оружейной смазки, пролитого кофе, пиццы (обтер после еды руки о штанины) и, если долго лежать, за всем этим начинаешь различать чуть кисловатый, мускусный, плотный перечный аромат самого Сэма. Иногда Дин даже не спал в отведенные ему два часа, а просто лежал неподвижно и дышал.
Дин шумно вдыхает, словно снова хочет почувствовать этот запах.
- Да сколько можно? – еле слышным шепотом возмущается отец. – Дин, ты такой же безответственный как…
Ну что замолчал, папа? Договаривай! Как твой брат? Да? Ты это хотел сказать?
Уже два года всякое упоминание о Сэме под запретом. Отец старательно делает вид, что у него нет и не было второго сына. Вот только иногда, как сейчас, проговаривается. Наверняка, тоже помнит, что сегодня у Сэмми день рождения…
Черт, с этой засадой Дин даже поздравить брата не успел. Вообще-то в их последний телефонный разговор они сильно повздорили. Конечно из за охоты, из за чего же еще? Сэм тогда похвастался, что они с подружкой решили съехаться, а Дин наполовину в шутку, наполовину всерьез поинтересовался, как она относится к тому, что под подушкой у Сэмми лежит пистолет, а в кладовке хранится целая коллекция ножей. Сэм вспылил, заявил, что она не знает и никогда не узнает о его дурацком прошлом, и что от оружия он давно избавился. Дин ему не поверил, прошелся на счет доверия в отношениях, и выдал что-то типа того, что охота это как езда на велосипеде: если ты охотник, то это на всю жизнь. А Сэм, само собой, обиделся, рявкнул, что раз Дин не может просто порадоваться за брата, и у него нет других тем для разговора, кроме его гребаной охоты, то лучше пусть и не звонит больше. И трубку бросил. Дин жалел потом, что не перезвонил ему сразу, но, если честно, он и сам тогда обиделся. А сейчас Дин даже не уверен, ответит ли Сэм на звонок.
Отец дает знак приготовиться, Дин тихо, без щелчка, снимает винтовку с предохранителя и наводит прицел. И вдруг понимает, что больше никогда не будет сидеть с братом в засаде. И никогда больше не положит ему голову на бедро.
Ни-ког-да.

двадцать три
таймлайн: серия 1.12 «Вера»
я нифига не ориентируюсь в тамошнем календаре, но события предыдущей серии 1.11 про пугало происходили в первую неделю апреля. я рискнул предположить, что в следующей серии вполне может быть уже начало мая)

двадцать три

А ведь Дин и правда был готов отпустить его. Он до сих пор чувствует вину, что увез Сэма тогда, в октябре. Конечно, у Дина вполне хватало сил и умения охотиться в одиночку. Он просто уже не мог и дальше быть один. Пока папа был рядом, Дин держался, но потом это стало сильнее его. Пустота вокруг, вакуум, наполненный чужаками, это давило и не давало дышать. Дин терпел, сколько мог, а после сдался и поехал к Сэму. Он пошел на поводу собственной слабости, своих эгоистичных интересов… и что из этого вышло?
Прямо скажем, невеселые раздумья для умирающего. Хотя, о чем полагается думать на пороге смерти, Дин не знает. И, в принципе, не особенно хочет знать. Вот только порог этот в двух шагах. Или даже в одном. Черт побери, как это все несправедливо! несправедливо умирать в двадцать семь, когда Сэмми снова рядом, когда они едва-едва снова начали сближаться! Дин ведь не подпускал брата к себе, держал на расстоянии. Боялся… Никаких намеков, что когда-то они были больше, чем братьями, никакой близости сейчас - легче будет отпустить потом, меньше боли. Не то, чтобы Сэм как-то пытался сломать этот барьер… И, кстати, это тоже ранило.
Дин переключает каналы. Вот улыбчивая бабулька с кудрями, которые явно не могут быть ее собственными, продает кухонные комбайны. На следующем дневное ток-шоу. Домохозяйка обнаружила, что у мужа любовница. Ей советуют купить сексуальное нижнее белье. Господи, неужели делают кружевные трусы таких размеров? Дин щелкает дальше. Реслинг. Взрослые мужики маются херней и выставляют себя идиотами… Детское кино про девочку с ручной мартышкой-воровкой. Дин его помнит, забавное. Еще один канал. Улица Сезам. Дурацкое шоу, но когда был маленьким, Сэмми его любил.
Дин снова больше не может. Пусть слабость, пусть эгоизм, но отдать концы здесь, в больнице, в компании телевизора слишком тоскливо. «Прости, Сэмми, подыхающий брат дерьмовенький подарок на день рождения, но что уж поделать, я без тебя жить не могу, и умереть без тебя не могу тоже…»

- Какого черта ты здесь делаешь? – взволнованно спрашивает Сэм, открывая дверь, но видно, что на самом деле он рад.
- Я выписался, - Дин пытается изобразить непринужденную ухмылку, но почему-то не выходит.
В ногах такая слабость, что приходится привалиться к дверному косяку, чтобы не сползти на пол.
- Что? Ты спятил? – возмущается Сэм, но Дин его прерывает:
- Слушай, я не собираюсь умирать в больнице, даже если там полно хорошеньких сестричек…
Сэм, конечно, не удерживается от нотаций, а Дин и не возражает. Такое ток-шоу ему даже нравится.
- Я не позволю тебе умереть, - в конце концов, решительно заявляет Сэм. – И точка.
«Господи, Сэмми, тогда, может быть, ты позволишь поверить мне в то, что я вижу в твоих глазах?»
Дин протягивает руку, это оказывается чертовски тяжело, и касается лица брата. Щеки Сэма тут же вспыхивают румянцем. Рот приоткрывается… Дин боится и хочет услышать, что он сейчас скажет. Но Сэмми ничего не говорит, он просто вдруг оказывается близко-близко, так что его дыхание согревает губы Дина.
- Да, - говорит Дин.
И тогда Сэм его целует. Нежно, легко, едва касаясь, но и этого слишком для разодранного тысячевольтным разрядом в клочья сердца Дина. В грудь будто воткнули нож, кровь ревет в ушах громче Ниагары, перед глазами сгущается синяя дымка, но будь все проклято, если он прекратит. Не теперь. Смерть подождет.

двадцать четыре
таймлайн: серия 2.19 «Фолсомский блюз»

двадцать пять
таймлайн: почти сразу после серии 3.15

двадцать пять

Гребаное чувство вины изрядно портит жизнь. Точнее, те несчастные дни, что от нее остались. Не то, чтобы Дин считал… Хотя… к чертям кокетство, конечно, он считает! Шестнадцать гребаных дней. Другой человек сказал бы: полмесяца, или округлил бы: две недели. Но не Дин, не в его положении, когда у него каждый гребаный час из этих шестнадцати дней на счету.
Иногда ему хочется лечь и проспать все это время, так он устал делать все в последний раз. По утрам, глядя на зубную щетку, он думает: а нафига? Ну какой уже, блядь, кариес?
Шестнадцать дней. Шестнадцать! И сегодня опять кое-что в последний раз. День рождения Сэмми. У Дина нет подарка. Он не может подарить брату самого себя в шуршащей обертке, а все остальное, что у него есть, через две недели и два дня и так достанется Сэму.
Свинство, конечно, что он заставляет Сэмми проходить через это. Но тот справится. Наверное. Он сильнее Дина. И у него уже есть опыт: тогда, в истории с Трикстером, ему столько раз пришлось увидеть смерть Дина, что какой-никакой иммунитет должен был выработаться. И еще он уже хоронил брата и жил один три с лишним месяца. Правда потом Трикстер сделал так, что их будто и не было, но для Сэма они были, и вполне реальные.
Брат не любит говорить о них, а Дин и не настаивает. Он не уверен, что хочет знать, каково это. Ведь тогда чувство вины может стать еще сильнее.
Господи, как же хочется жить! И как не хочется умирать! Не потому, что Дин боится ада, сложно бояться того, о чем имеешь весьма смутное представление. Просто, жить - так хорошо! Это как бы всегда было понятно, но когда тебе остается всего ничего, каждую мелочь ощущаешь особенно остро. И вибрацию мотора, и вкус гамбургера, и запах оружейной смазки, и скольжение волос Сэмми между пальцами… Все давно знакомые вкусы, запахи, ощущения открываются как в первый раз, когда ты знаешь, что на самом деле этот раз - последний.
Дин ненавидит демона перекрестка. Он уверен: она специально дала ему этот год, чтобы поиздеваться, полюбоваться на его мучения. Уж лучше бы внезапная смерть, чтобы уйти, не осознавая, не прощаясь с жизнью каждый гребаный день.
Больнее всего прощаться с Сэмом. Дин старается запомнить его всего, чтобы в аду… а что в аду? Нет, Дин не хочет забирать Сэма с собой в ад, но надеется, что его образ, запечатленный на подкорке, упрятанный в самую глубину души, как-то поможет ему там. Как? А фиг его знает. Поможет как Руби не забыть, что он когда-то был человеком?

- Чувак, - говорит Дин, метким щелчком закидывая пивную пробку в потолочный плафон, - Зато, прикинь, через пять лет мы уже будем ровесники.
- Дин, заткнись, а? – откликается Сэм со своей кровати, и Дину кажется, что его голос звучит как-то странно.
- Только учти, Сэмми, даже если тебе стукнет семьдесят, а я по прежнему буду молодым и красивым тридцатилетним, я все равно останусь твоим старшим братом, - назидательно заявляет Дин, пытаясь подсчитать количество пробок, валяющихся в плафоне. – И если ты будешь плохо обращаться с моей малышкой, я даже из ада найду способ надрать тебе задницу…
- Блядь, Дин, ты ведь не можешь просто полежать молча, да? – вдруг взрывается Сэм, соскакивает с кровати и с грохотом захлопывает за собой дверь ванной.
Дин хмыкает насмешливо, но ему стыдно, что довел брата.
- Эй! Ты там рыдаешь что ли, принцесса? – Дин стучит в дверь, и она неожиданно легко подается.
Сэм сидит на краю ванны, свесив голову и безвольно уронив руки. Дин садится рядом.
- Прости, чувак. Неудачная шутка, - на этом стоило бы замолчать, но Дина будто за язык кто тянет, - Но тебе уже недолго осталось терпеть меня и мои дурацкие приколы.
- Заткнись! Пожалуйста, заткнись, - стонет Сэм.
- Ну, есть один надежный способ заставить меня молчать, - намекает Дин, подталкивая брата локтем в бок.
- А ты заметил, - грустно усмехается Сэм, - в последнее время, если мы не работаем, то мы, либо ругаемся, либо трахаемся.
- Тогда давай будем считать, что мы уже поругались, и пойдем в кровать, - предлагает Дин. – На стриптизершу в торте я не потяну, но доставить имениннику пару приятных моментов я, пожалуй, сумею…

двадцать шесть
таймлайн: серия 5.01

двадцать шесть

Сквозь черный туман Дин видит сузившиеся от злости глаза и гневно раздувающиеся ноздри. Дико болит горло, еще мгновение, и трахея, наверное, хрустнет, но Сэм разжимает руки. Воздух, словно наждак, обдирает глотку. Но физическая боль – ерунда, по сравнению с болью предательства. Господи, как это случилось? Как это могло случиться с нами?!
Дин вздрагивает и просыпается.
Рассветные сумерки освещают фигуру Сэма на соседней кровати. Он как-то сиротливо съежился, обнял себя руками, поджал ноги, словно замерз. Он страдальчески морщит лоб, сводит брови и еле слышно стонет. Дин рад, что не может знать, что снится брату. Хватает и своих кошмаров.
Часы на тумбочке показывают всего лишь «5:18», но, пожалуй, уснуть уже не удастся. Дин встает, разминая затекшие ноги. Он снова спал в одежде и в ботинках, как на войне. Хотя, Апокалипсис и есть война. Дин чувствует себя на передовой. «Боец невидимого фронта, бля», - невесело усмехается он, включая кофеварку. Может быть, потом он привыкнет, но сейчас, когда это все так внезапно навалилось, он не позволяет себе расслабиться даже во сне.
Кстати, Сэм тоже спит одетым. Дин смотрит на бледную кожу, открытую задравшейся рубашкой, на резинку трусов, торчащую над ремнем, и не ощущает ничего. Он стягивает со своей кровати одеяло и укрывает брата.
Дин сильно обижен на Сэма, но не винит его. Просто Сэмми по жизни не везет с девчонками. Еще начиная с самой первой, конопатой бестии Энни. Она после долгих ухаживаний позволила Сэму ее поцеловать, а потом он обнаружил ее, играющую в «доктора» с толстым сынком хозяйки мотеля. Это разбило братишке сердце. Сколько ему тогда было? Лет семь вроде…
Кофеварка с бульканьем сцеживает в грязноватый стеклянный кофейник черную жидкость. Кажется, Дин щедро кинул чуть ли не тройную порцию кофе, и напиток вышел термоядерный. Но это к лучшему, вдруг ударная доза кофеина поможет прочистить мозги, и Дину удастся отвлечься от брата и сообразить, что им всем делать дальше. Впрочем, он знает, почему его мысли сегодня крутятся вокруг Сэма. На календаре второе мая, брату исполняется двадцать шесть.
Столько было самому Дину, когда они снова стали охотиться вместе. Интересно, начался бы Апокалипсис, если бы Дин не увез тогда Сэмми из Стэнфорда? Черт, не стоит об этом. Случилось то, что случилось, и его не изменить напрасными сожалениями. Дин и так знает, что виноват во всем не меньше брата.
- Запах просто одурительный. Можно и мне кофе? – спрашивает Сэм глухим со сна голосом.
Он садится в постели и трет кулаками глаза, словно маленький.
У Дина вдруг начинают дрожать руки. Он хочет наплевать на все, притянуть к себе теплое тяжелое тело, уткнуться лицом в вихрастый затылок, вспомнить, что это все еще его малыш Сэмми, непутевый братишка, заноза в заднице, почувствовать ответное объятие и…
Но он просто открывает шкафчик и достает вторую кружку.

двадцать семь
таймлайн: серия 5.22

двадцать семь

- Ты же знаешь, Сэмми, присматривать за тобой всегда было моей работой, - сказал тогда Дин. – Даже больше, это то, что я есть.
Наверное, именно поэтому теперь внутри такая пустота. Теперь Дин – просто оболочка. Все, что наполняло его жизнь смыслом, исчезло вместе с Сэмом.
И Сэм тогда сидел в своей любимой позе на капоте Импалы, и Дин еле сдержался, чтобы не проворчать по привычке о вмятине, которую тот оставляет на детке своей задницей. Дин промолчал, и сейчас он был бы даже рад, если бы пресловутая вмятина все-таки осталась. Он не стал бы ее рихтовать, сохранил бы, как того солдатика, тыщу лет назад застрявшего в пепельнице. Хоть какое-то материальное свидетельство существования Сэма Винчестера.
Аккуратист Сэмми ничего не оставил Дину. Тщательно сложенные карты, начищенное оружие, удаленные аккаунты, даже рубашки пахнут не братом, а прачечной. Он сжег записные книжки, повыкидывал ношеное белье, старые носки, использованные бритвы и зубную щетку. Все, что Дин обнаружил в его рюкзаке: несколько выстиранных рубашек, две пары чистых джинсов, начатый пузырек лосьона после бритья и на самом дне в белом хлопковом носке – маленькую пластмассовую фигурку Короля-Льва. От времени краски почти стерлись, пластик пожелтел, но задорная улыбка на мордочке осталась та же.
Сэмми тоже умел так улыбаться, хоть и редко это делал в последние пару лет. Мало было поводов. Но ведь он не всегда был таким серьезным. Дин вспоминает круглую рожицу, торчащие вихры, нос-кнопку и улыбку: «Киса»! Сэмми только-только начал говорить и называл фигурку «киса». Дину понадобилась неделя, чтобы научить его произносить слово «лев».
Дин резко выворачивает руль и съезжает к обочине. Двадцать пять лет. Сэмми хранил ее двадцать пять лет! Со стыдом и запоздалым сожалением Дин вспоминает выброшенный им амулет. Глаза ест так, словно вместо слез серная кислота. Дин осторожно выдыхает и медленно разжимает пальцы. Детка не виновата в том, что он пообещал Сэму не возвращать его. Но, черт побери, зачем он это сделал?! Дин ударяет по рулю, и клаксон вскрикивает коротко и пронзительно, как раненое животное. Проезжающий мимо пикап испуганно шарахается, чуть не вылетая на встречную. Жирный фермер что-то гневно вопит, высунувшись из окна. Придурок не знает, что сделал Сэм, чем пожертвовал Дин, чтобы он и дальше мог спокойно отъедать свою задницу. И никогда не узнает.
Несколько минут Дин тупо наблюдает за бесцельно снующими по лобовому стеклу «дворниками», потом выключает их и достает из бардачка карту, намеренно задевая пальцами мягкий хлопок. До Сисеро около двухсот миль. Он будет там к вечеру и сделает так, как Сэм просил его. Если Лиза не прогонит.
Дин давно уже не мечтает о нормальной жизни. Но он попытается. Потому что так хотел Сэм.
КОНЕЦ

драбблотерапия-3

Смотрите также