словоблудие

[fffddd]

это кагбэ оридж, по задумке тянет на макси, но ничо точно не обещаю. просто в моей голове столько накопилось разных историй, рассказанных разными людьми, что хочется их уже как-то пристроить))) вот и придумался такой сюжет. в общих чертах я его вижу, а там посмотрим, куда оно выведет.
начало, маленький кусочек.
кстати, названия я не придумал, и даже имени главгероя тоже)) если у кого появятся предложения, всегда рад

АПД. придумал название и имя главгерою)) с жанром не определился, но романтическая линия там будет, не сомневайтесь))) и выкладывать стану такими вот маленькими кусочками, мне так удобнее, оно у меня такими кусочками пишется. и те, кто переживает, что я остальные проекты заброшу - не переживайте))
ну и для тех, кто заинтересовался, небольшая прода.

АПД 2. ловите окончание главы.

рабочее название: Подорожник и другие сорняки
оридж
не бечен
герои: будет много и все мои
саммари: впереди были неизвестность и приключения

глава 1.

рабочее название: Подорожник и другие сорняки
оридж
не бечен
герои: будет много и все мои
саммари: впереди были неизвестность и приключения


Омела

Распихивая друг друга, жирные голуби жадно набрасывались на куски булки и задорно курлыкали. Мы сидели на крыльце незнакомого дома на неизвестной улице в чужом городе. Было пять утра, и мы полчаса назад сошли с поезда. Спать совсем не хотелось, хотя соседи по купе, заочники из Луцка, половину ночи бухали, а потом громко трахались на нижней полке, не давая возможности заснуть.
Радостное рассветное солнце протягивало длинные синие тени по розовой брусчатке. Впереди были неизвестность и приключения. Мы с Ольгой считали себя оптимистами и думали именно так: неизвестность и приключения. Это то, из-за чего мы сорвались из дома, бросили работу и учебу и уехали куда глаза глядят. Глаза у нас почему-то посмотрели в сторону этого большого незнакомого города, мы взяли билеты, погрузились в поезд и теперь сидели на пороге своей новой жизни и кормили голубей.

К полудню мы уже обзавелись ключами от узкой как пенал комнаты в одном из центральных районов города. Жилье посуточно сдавала строгая деловая старуха. Она посмотрела на нас внимательными водянистыми глазами и, пробурчав: «Чтоб никакого разврата!», провела в самый конец длинного коридора. Сама комната выглядела продолжением этого коридора. В ней паровозиком вмещались две допотопного вида кровати, разделенные облезлой полированной тумбочкой. Сбоку был узенький проход, а в торце – грязное окно без занавесок. Серый потолок терялся где-то в туманной высоте, до него было не меньше пяти метров. Может на кого-то такая обстановка произвела бы гнетущее впечатление. Мы кинули наши сумки на кровати и отправились гулять.

Здесь все было не таким как дома. По другому одетые люди, прямые как стрелы улицы, строгая, без южной игривости архитектура, близкая вода и соленый ветер с залива. Взявшись за руки, как два наивных провинциала, мы бродили по улицам, разинув рты заходили в большие и маленькие галереи, сидели в кофейнях, слушали музыкантов в переходах и общались со всеми, кто соглашался с нами поговорить.
Так прошло несколько прекрасных насыщенных дней. Мы уже сносно ориентировались в центре города, нас узнавали в тусовке, но деньги неумолимо таяли, и проблема более-менее постоянного жилья встала перед нами очень остро. Как оказалось, снять недорогую комнату почти так же нереально, как сделать революцию в Канаде. Мы с Ольгой скупали газеты по аренде, ходили по риэлторским конторам, срывали бумажки с телефонами с объявлений на столбах.

Именно на столбе мы и увидели то объявление. «Сдам комнату двум порядочным студенткам на длительный срок при условии гарантии своевременной оплаты». Мы не были двумя студентками, но решили, что хватит и нашей порядочности, и позвонили. Ольга справедливо рассудила, что шокировать хозяйку тем, что одна из «студенток» окажется мальчиком, лучше при личной встрече, и договаривалась сама.
На следующее утро, ежеминутно сверяясь с адресом, мы ехали смотреть квартиру. Дверь нам открыла молодая крашеная блондинка с приторной улыбкой. Она провела нас в комнату, без вопросов налила чаю, представилась Наташей и сразу огорошила:
- Если вы мне подойдете, жить вы будете не здесь.
- А где? – хором задали мы с Гуляевой закономерный вопрос и только потом задумались над загадочным «если вы мне подойдете».
- Вообще-то, я подыскиваю компаньонов для моей сестры… - женщина что-то вещала, тем временем буквально ощупывала нас своими острыми маленькими глазками. Я почувствовал себя неуютно под этим взглядом, и мне резко захотелось уйти. Но Ольга улыбалась как ни в чем ни бывало и кивала головой. Я уставился в ковер под ногами и предоставил ей решать. В нашем тандеме она всегда была ведущей.

Когда мы, наконец, покинули чрезмерно любопытную Наташу, я вздохнул с облегчением.
- Вот скажи, на кой черт ей знать девственники ли мы? – задал я Гуляевой волновавший меня вопрос.
- Ну не знаю, - отмахнулась Ольга. – У тебя что, язык отвалился ответить?
- Нет, но все же… - продолжал я нудить.
- Слушай, возьми завтра сам у нее и спроси!
- Вот и спрошу!
- Вот и спроси!
На этом мы забыли о Наташе до завтра.

продолжение

*
Харе Кришна
Харе Рама
Кришна Кришна
Харе харе…
Мы сидели на спинке скамейки и наблюдали за веселой и громкой процессией в оранжевых одеждах, наворачивающей уже третий круг около сквера.
- Может пойдем с кришнаитами, пожрем нахаляву, - вяло предложил я.
- Да ну, - покачала головой Гуляева. – Они конечно вкуснятиной кормят, но ради этого два часа слушать про всякие кришны, вишны и прочие брахмапутры…
- К’ишнаизм – одно из мноочисленных течений индуизма, п’опогандиующее вегетаианство и ненасилие, - вдруг заявил молодой человек, сидящий на краю лавочки.
Он был одет аккуратно, но очень бедно. Некогда белая рубашка пожелтела, манжеты были обтрепаны, разнокалиберные пуговки пришиты кривовато. Темные брюки выглядели так же печально. Судя по характерным гримасам и скрюченному телу у парня явно был ДЦП.
- А вы кришнаит? – заинтересовалась гиперобщительная Ольга, пересаживаясь поближе.
- Вы таки смешная девушка, - разулыбался инвалид. – ‘Азве по мне не видно, что я иудей?
Между ними завязалась живая беседа, к которой я не прислушивался. Я смотрел, как удаляется по проспекту процессия кришнаитов, как ссорятся, а потом мирятся два уличных художника, как милиционер ведет в отделение пожилую грязную цыганку, брезгливо придерживая ее за локоть, как шахматисты спорят над складной доской, как панк с покосившимся красным ирокезом переворачивает урну в поисках окурков…
- Ник! – рявкнула мне в самое ухо Гуляева.
- Блин, что так орать-то? – окрысился я. – Я чуть с лавки не свалился.
- Да я тебя уже полчаса зову, ты что, замедитировал? Пойдем, проводим Изю. Он живет почти рядом с нами.
Без всякого энтузиазма я сполз с насиженного места. Никуда идти не хотелось. Вечер только начинался. В сквер стягивался тусовочный люд, сменяя шахматистов и старушек с книжками. Все самое интересное было впереди, но Ольга посмотрела на меня сурово, и я с тяжелым вздохом подчинился.
Изя уже стоял, покачиваясь на своих искривленных болезнью ногах, тесно прижавшись к Гуляевой и обнимая ее за талию. Ольга подала мне костыль, который держала в руке, и жестом велела поддержать Изю. Вообще-то, Гуляева со своими ста восьмидесяти двумя сантиметрами была на полголовы выше меня, а уж тщедушного Изю спокойно могла бы нести на руках, но я знал по опыту, что спорить с ней себе дороже. Меня передернуло. Я вообще не любитель тесных контактов, а от ощущения Изиных липких холодных пальцев на своем боку, мне стало плохо. Я ничего не имел против парня, но лучше бы он меня не трогал. Я едва сдержался, чтобы не вырваться.
Вот так, троицей, мы кое-как доковыляли до трамвайной остановки и погрузились в вагон. Там Изя уселся рядом с Ольгой. Обнимать ее уже не было никакой необходимости, но его сведенная судорогой рука продолжала лежать на ее талии. Я хотел было сказать об этом, но Гуляева, словно не замечая, болтала с Изей как ни в чем ни бывало, и я промолчал. В конце концов, это не мое дело.
Я совершенно отключился, глядя, как проплывают за окном трамвая и тонут в синих сумерках люди, дома, деревья, кованные ограды и пятна фонарей… И поэтому то, что мы не просто провожаем Изю, а идем к нему в гости, оказалось для меня полной неожиданностью. И снова мне было неудобно и глупо сопротивляться и отказываться. Гуляева из-за Изиной спины скорчила мне зверскую морду, и я опять смирился.
Это оказалось даже познавательно. Мы попали в самую настоящую коммунальную квартиру, и я с открытым ртом глазел по сторонам, отмечая все те детали, которые видел до этого только в кино. Десяток кнопок звонков на дверном косяке, ржавый велосипед и лыжи, висящие под затянутым паутиной потолком, вешалки с поеденными молью старыми шубами, неряшливые стопки газет, связанные бечевкой и кособокой пирамидой угрожающе накренившиеся в проход, холодильник, запертый на висячий замок, тетки в халатах и бигудях, привычно переругивающиеся на огромной кухне, дядька в растянутой майке, протиснувшийся мимо нас в направлении туалета с сиденьем для унитаза и газетой под мышкой.
Когда я увидел нищету Изиной комнаты, мне снова стало стыдно за брезгливость, с которой я ничего не мог поделать. Очень чисто и очень бедно – древняя железная кровать с провисшей сеткой, венский стул, который был явно в несколько раз старше своего хозяина, и стол – вот и вся меблировка. Изя достал откуда-то толстые тетрадки и начал, почти уткнувшись носом в Ольгину грудь, зачитывать кошмарные якобы эротически вирши. Гуляева благосклонно хихикала и позволяла ему лапать себя. Я не мог понять, почему она так ведет себя, но вмешиваться сейчас было глупо. Если бы Ольга захотела, то пресекла бы посягательства Изи в любой момент, уж я-то знал ее характер. Мне оставалось только молча терпеть и ждать, когда можно будет уйти.

Потом я, конечно, спросил ее о причинах такого поведения. Гуляева посмотрела на меня своими громадными глазищами и печально вздохнула:
- Мне его так жалко было… Ты лицо его видел? С меня не убудет, а Изя может единственный раз в жизни за настоящие сиськи подержался. Он же меня до самой смерти помнить станет и еще десять тетрадок своими стишками испишет.
А я подумал, что, наверное, никогда не пойму женщин.

окончание 1 главы

*
Наташа позвонила бессовестно рано. Не было еще и девяти. Гуляева, кряхтя и чертыхаясь, принялась выгружать из косметички свою «тяжелую артиллерию» и раскладывать вокруг себя на одеяле, а я, пользуясь преимуществами мужского пола, урвал еще час сна. За это Ольга на меня обиделась, обычно моей обязанностью было развлекать ее болтовней, пока она занималась суровой работой по наведению красоты, и не разговаривала со мной всю дорогу до Наташиного дома.
В квартире было ощущение маскировочной уборки после недавно отгремевшей вечеринки. Но сама хозяйка цвела и излучала довольство жизнью. Она снова налила нам чаю и завела беседу на какие-то совершенно отвлеченные темы. Намолчавшаяся за утро Ольга охотно вступила в разговор, а я не мог понять, чего хочет от нас Наташа, и чувствовал себя неуютно. Несмотря на внешнюю открытость, доброжелательность и кажущуюся простоту, в ней было что-то для меня отталкивающее и неприятное. Мне казалось странным, что Гуляева не замечает этих насквозь фальшивых улыбок и пристального изучающего взгляда, но выяснилось, что совсем наоборот. Когда Наташа вышла на минуту из комнаты, Ольга ухватила меня за воротник и, притянув к себе, быстро зашептала в ухо:
- Расслабься, Ники, а то на тебя смотреть больно. Она от нас что-то хочет, подождем, пусть сама расскажет. А пока жри пирожные нахаляву, не пыжься.
После этого Гуляева отпустила меня, разгладила примятую рубашку, поправила на мне очки, подмигнула… и лучезарно улыбнулась вошедшей Наташе.

А я в очередной раз удивился, как мы с Ольгой при такой разнице характеров ухитряемся оставаться друзьями. Мы познакомились пару лет назад, когда мать, решив, что я бездарно растрачиваю свое время, сидя дома, почти насильно привела меня в изостудию. Перед этим я со вздохом облегчения закончил художку и надеялся, что никогда больше не увижу кисточек и красок. Моим надеждам не суждено было сбыться.
В изостудии мне не понравилось стразу и категорически. Не понравилось фамильярное обращение руководителя – Тихона Сергеича, колоритного старика с седой львиной гривой. Не понравилось, что кроме меня из представителей мужского пола там было пятеро тихих пенсионеров и всего трое парней – пошляк и бабник Игорь Петренко, мямля и подлиза Димочка Никифоров и весельчак Вадик Удальцов. Остальные двадцать человек были соответственно женского пола, в возрасте от пятнадцати до тридцати, и обладали сплошь язвительным нравом и привычкой поучать и тыкать носом в ошибки.
И самой главной заразой среди них была Гуляева. Это она громко и радостно объявляла: «С облегчением!», выходящему из туалета Димочке, подрисовывала лишние ноги лошадям на картинах баталиста Генералова, смазывала мылом палитру чрезмерно серьезной старой девы Гунько, и вообще ее неистощимая фантазия била через край. Девочка с внешностью юной Лайзы Минелли и замашками ее героини Салли из «Кабаре».
Уже в первый день я понял, что от Гуляевой мне нужно держаться как можно дальше. Меня с моим необщительным, замкнутым характером всегда пугали такие громкие неугомонные личности, как Ольга. Но, неожиданно для всех, и для меня в том числе, мы подружились. Мы удивительно легко нашли общий язык, и нам было интересно друг с другом. Рядом с Гуляевой я и сам стал более открытым и общительным, уверенным в себе. Никаких романтических чувств, как многие думали, между нами и близко не было. Где-то через год Гуляева призналась:
- Ты со своими веснушками, очочками, волосиками торчащими так был похож на белобрысого цыпленка, что у меня включился режим мамы-наседки. Сразу захотелось взять тебя под крыло и выклевать глаз каждому, кто покусится на дитё…
Не скажу, что это откровение меня сильно порадовало. Несмотря на свою внешность, я все же не девочка и не ребенок. Но оно, по крайней мере, объясняло Ольгино поведение и это ее – так бесившее меня – «Николенька, птенчик мой».

- Бор-дель, - одними губами сказала Гуляева.
Я непонимающе уставился на нее. Она сделала страшные глаза и указала взглядом на Наташу.
- … и как все публичные люди мои друзья ценят то, что у меня в гостях они могут полностью расслабиться и удовлетворить все свои капризы…
- Сколько? – перебила Наташу догадливая и прагматичная Ольга.
Женщина понимающе улыбнулась и кивнула.
- Тебе, Оленька, я могу предложить около пятиста долларов. Коля на своей чистоте сможет заработать больше – тысячу или даже тысячу двести, – я поперхнулся чаем и закашлялся. - Поверьте, это гораздо лучше перепиха в грязном подъезде, что в вашем юном возрасте наиболее вероятный вариант.
- У нас есть время подумать? – поинтересовалась Гуляева, с осуждением глядя на меня.
Я отряхивал забрызганные джинсы и боялся поднять горевшее лицо.
- Ну конечно, лапочки! – Наташина надушенная рука потрепала меня за щеку. – Никто вас не принуждает, комната в любом случае за вами. Позвоните мне, когда надумаете, хорошо?
В каком-то трансе я кивнул и встал из-за стола. Оба съеденных мной пирожных стояли в горле и настойчиво просились наружу. Гуляева ухватила меня за рукав и выволокла из квартиры.
- Дыши! – велела она.
Я прислонился к стене и задышал.
- Вот и молодец, - похвалила меня Ольга через пару минут. – Жить будешь. И не на улице, а на вполне приличной квартире.
И она показала мне ключи.

продолжение следует