У Флинта выдался на редкость дерьмовый понедельник. Слизерин просрал позавчера квиддич убогому львятнику и три факультета дружно радовались победе красно-золотых, на обед опять был тыквенный сок, оказавшийся на коленях капитана команды благодаря трясущимся рукам мелкого засранца Малфоя, МакГонагалл не преминула подарить "утешительный приз" за частичную трансфигурацию хорька в павлина ("Я понимаю, КАК вы расстроены, мистер Флинт. Да и хвост на редкость впечатляющ. Три балла Слизерину"), из дома пришло то-самое-письмо.
Обидно, конечно, упустить кубок, да еще в свой последний сезон в Хогвартсе. И мерзкое пятно никак не хотело убираться с мантии. И торжествующий блеск глаз хогвартской кошки бесил до невозможности. Только все это меркло по сравнению с Меткой.
Летом, после выпуска. "Высокая честь. Верное служение. Достойная награда". Ох, отец... На хер не пошлешь. В Аргентине не спрячешься. Авада в висок - дурь последняя. А значит что? Значит на Лугнасу, после вручения призов традиционных скачек фестралов, заклеймят. И отнимут даже призрак надежды на теплое не-одиночество.
От страшной усмешки, болезненной гримасой исказившей и без того непривлекательное лицо, тихо вскрикнула какая-то особо впечатлительная слизеринка-первокурсница, а припадочный Малфой подавился отнятым у Крэбба сливочным пудингом. Откуда среди Детей Салазара столько истериков? Не иначе дурная наследственность длинных верениц поколений кровосмесителей.
Надо же, в день, когда предки заключали брачные союзы, Маркус «обручится» с Волдемортом. В день, когда прапрапрадеды собирали урожай и оценивали своего вождя, имея законное право на смену лидера, сумасшедший полукровка возьмет дань с самых древних родов Британии плотью и кровью их детей. Безумие. По позвоночнику - ледяной дрожью. Вот сейчас бы легла на спину теплая ладонь, уверенным круговым унося к демонам тяжелый могильный страх...
Флинты не боятся никого и ничего в жизни? Ага, щаз. Боль можно вытерпеть. Врага можно убить. Предательство можно пережить. Только вот пожизненное рабство, "добровольное", блядь... Не станет Маркус на колени перед самопровозглашенным Повелителем - всю семью изведут под корень. И тот же Малфой будет блевать и исходить на сопли, но рука не дрогнет метнуть Круцио в шестилетнюю Корнелию Флинт. Маркус не имеет права допустить это. Но он не может... Не может! Зубец погнутой вилки больно впился в кожу.
Оллиоллиолли... Ты чувствуешь? Чувствуешь, как я тебя теряю?
Когда они носились под чарами невидимости над Запретным леса, Марк вопил это "Оллиоллиолли". Как боевой клич. Как призыв. Нет, не на помощь - Флинты не умеют просить о поддержке. Да, горгулья раздери, они вообще просить не умеют. А Вуд, сука, ржал и вспоминал каких-то долбанных футбольных фанатов. Откуда у него, чистокровного, столько всякого про магглов в пушистой башке?
Между лопаток стадо мурашек, невыносимо хочется поежиться. А оглянуться хочется еще больше. Вот если совсем чуть-чуть повернуть голову - и будет выстрел в упор. В карих глазах - что? Беспокойство? Злость? Любовь?.. Оливер знает. Ну, хотя бы догадывается, о чем письмо. Боул, имбецил, вон чуть в штаны не ссыт от радости и громко вещает стае лизоблюдов-шакалов про "высокое служение". Пиздец, отцы что, под диктовку письма составляли? На секунду стало по дурному весело: представилось, как Темный Лорд шествует вдоль исчерченных глупостями парт и свистящим шепотом по слогам проговаривает высокопарные фразочки, швыряясь Сектумсепрой в нерадивых Пожирателей. Следом воображение услужливо подкинуло картинку расходящейся под ударом заклинания человеческой плоти, и пудинг чуть не полез назад. Не смешно, блядь! Ни разу. Боул, да заткнись ты, тварь! Ты ж ни хера не понимаешь...
Это Маркус, после того, как в прошлом году единственный раз в жизни, умирая от выворачивающей наизнанку нежности, попросил - и ему не отказали, после того, как поверил, что слово гриффиндорца свято, раз сказали:"Ты мне нужен", значит, чистая правда, со звериным упорством копался в фамильной библиотеке. Нашел. И обеспечил себе ночные кошмары. Черная метка - ловушка. Тянет магию, перекидывает Хозяину, медленно сводит с ума. Неподчинение приказу - смерть. Сопротивление - смерть. Куда ни плюнь - смерть. Благо, Том Риддл, самоуверенный приютский выкормыш, (да-да, Флинт и это раскопал, не так уж много ума понадобилось, чтобы сложить два и два) в свое время ритуал не до конца продумал, осталась лазейка для маневра. Только Маркус не умел интриги крутить. И где найти достаточно мощного второго Хозяина, который связал бы рабской клятвой? Под Дамблдора прогнуться? Ну уж нет. Старику Маркус не верил ни на кнат. Был бы Поттер постарше, он бы рискнул, пожалуй. У пацана потенциал — будь здоров, при этом он честность и сострадание в себе не убил пока. Корнелию спас бы наверняка. Только щегленку еще расти и расти, до семнадцатилетия он безнадежный смертник, прямое противостояние с Лордом не по плечу, чтобы там Олли ни говорил.
Неровная острая кромка зубов больно задела щеку изнутри. А кровищи-то сразу... Невыносимо захотелось сплюнуть: Флинт терпеть не мог вкус собственной крови, остоебеневший еще в девять лет, после первых уроков боевой магии. У кого как вырождение выразилось: Боул, Крэбб, Гойл и иже с ними мозгами поплатились, Малфой - силой характера, а Флинтам вон какие страшенные морды достались... И эти гребаные зубы. Вот когда Олли влажным языком обводил контур каждого, жадно и осторожно одновременно, когда его наглые руки лезли под мантию, оглаживая, до боли тиская судорожно поджавшуюся задницу, становилось все равно как-то. А в зеркало пялиться не обязательно. «Я — твое зеркало. Посмотри в глаза, слышишь?! Для меня ты самый-самый. Марк. Маркус. Мой. Никому не отдам». Флинт верил. Боялся, не понимал, однако ни разу не позволил себе засомневаться. Если не верить Оливеру — как вообще жить?
Эх, Олли... не будет у меня этих непонятных сто-ма-то-ло-гов теперь. «Заклинаниями генетические отклонения поправить нельзя — магия не позволяет. Но у магглов есть врачи, технологии, лазер, все такое. Тебе сделают идеальный оскал. Только вот эти не тронут...» И опять языком во рту, по наехавшим друг на друга передним зубам. От мокрой щекотки по небу последние ясные мысли вон. Пусть слова непонятные, хер с ними, зато Олли... Тебя у меня не будет, вот где главная жуть!
Окончательно изуродованная вилка вспорола ладонь всерьез. Опять кровь. Скоро Марк в ней захлебнется — своей и чужой... Стоп. Нельзя. Большой зал — не место для таких опасных эмоций. Лучше про Вуда. Думать, вспоминать. Пока еще можно. Ведь перед Лугнасой придется Обливиэйт накладывать. Или в думоотвод все сливать. Не останется даже этого утешения: помнить. Про драку, обернувшуюся поцелуем. Прямо в квиддичной раздевалке, когда скользкие от мыла голые тела катались по полу, когда они старались причинить только боль. Маркус выиграл, навалился сверху, вжался диким стояком в почти безволосый пах. Почувствовав отклик, охренел, замер. Что-то было такое в лихорадочно блестящих глазах, темных, грешных, в изломе бровей... Шепнуть «Можно?» показалось единственно правильным. Стрелочки нереально длинных "девчачьих" ресниц чуть дрогнули, без голоса это вот прерывистое «Да-а-а...». Про то, как...
- Флинт, ты измазал весь стол. Эпискей.
Тон у Нотта презрительный, а мимолетно сцеженные на ухо слова тревожны:
- Уходи из Зала. Следят же.
Ну да ну да... кругом следильщиков что грязи. Молфоевский прищур («Потише, Флинт, а не то отец узнает».) , веселое мерцание Дамблдора («Мистер Флинт, не хотите мне ничего рассказать?»), тяжелое оценивающее от Снейпа («Поражаюсь, как я мог Вас не раскусить. Редкая способность — изображать из себя полного идиота, да так, чтобы завалить Тритоны». Конечно, завалил — в Хогвартсе же Олли оставался!) И еще, еще, еще. Ахнуть бы тяжелую дубовую скамью оземь, заорать от собственного бессилия. Нельзя. Всю жизнь было так мало можно — он крал мгновения свободы, собирал как скупец медные монеты, пересчитывал, любовался.
Не хочу в рабство. Нехочунехочунехочу.
Лицо — злобная маска. Ссутуленные плечи, размашистая походка. Все как обычно. Чтобы даже тень сомнения у этих... наблюдателей исчезла. Вот шагает будущий Пожиратель смерти, верная собачка Волдеморта. Скулежу воли не давать.
Оллиоллиолли...
Ноги сами понесли к кромке леса, к причудливой пляске теней в сгущающихся сумерках. Нырнуть между деревьев, вот так, в одиночку- это еще решиться нужно. Когда в руке теплая ладонь, можно на любые безумства пойти. Да что там — побежать. Кентавры, гигантские пауки, великаны — фигня, если рядом его плечо...
- И куда это ты без меня собрался? - в нарочито сдержанном голосе искрит сдерживаемый гнев. - Жить надоело?
Обернуться не получается, но что-то отпускает, что-то, сдавливавшее сердце с того самого момента, как отцовский ястреб сел на подставленный локоть. Ну да, без Оливера в лесу опасно втройне: у его семьи договор с кентаврами до конца времен — о ненападении. Давняя история. И власть над Арахнидами, врожденная. Вуды сильные волшебники, каждые три поколения — вливание полукровок в род. Потому-то Олли такой... невъебенно красивый.
Зашумело темным током крови в ушах. Захотелось до боли прижать к себе. Но он ведь даже не прикоснулся... Все? Конец?
Нетнетнет! Не сейчас, пожалуйста.
Ребра затрещали от яростной хватки. Пушистые волосы защекотали шею.
- Слушай. Я все придумал. Есть план. Он сработает, клянусь! Ты же мне веришь, да? Я ведь тебя никогда не обманывал, правда? Марк. Марко. Маркус. Не пущу. Не отдам. Ты мой.
Флинт поверил. Сразу и окончательно. Все получится. У Олли всегда все получалось. Пустых обещаний он не дает. И может быть... может быть, на Лугнасу вместо боли и смерти будут фестралы, ветер в лицо и много-много терпкого счастья.
Мерлин всемогущий, не оставь детей своих... Ты ведь тоже когда-то любил.